Память по женской линии [litres] - Татьяна Георгиевна Алфёрова

им Новый год, не вовремя ворвавшись в спальню, а ведь у них с Ниной было отличное зелье.

Мне сделалось гадко и скучно, встала, собираясь. Сережа подхватился проводить.

– Я ведь дружила с ней в детстве. Как же не повезло, что Нина связалась с тяжелым наркоманом!

Сережа выглядел изумленным:

– Ты о чем? Это она его подсадила. Он вообще нормальный был, консерваторию закончил. Ну, баловался, как все. Сейчас да, без работы по обстоятельствам.

Посадил меня в метро и, наверное, вернулся в коммуналку с окнами, открытыми Невскому проспекту и новой музыке».

Хорошо рассказала моя отличница, убедительно. Гляжу на нее (в зеркало), но вижу-то вот что: там, в недалеком, казалось бы, прошлом, отважная девочка с челкой, лезущей не только на глаза, но и в уши, защищая этой своей неопрятностью, неправильностью всех нас от общей сирены не вполне искренней тревоги, ползет по полу в раздевалке, спасая белого хомяка. Его можно было спасти: белое отлично видно в темноте. Под скамейкой или в углу, все равно.

Атлант и Геракл

Все видели кариатид и атлантов. Даже на Невский выходить не надо, у нас в Питере этих атлантов в избытке. Но есть еще гераклы. Их мало. Парочка подобных наравне с атлантами несет бремя этажей в Саперном переулке. Гераклы такие же, как атланты, но в башмаках. Они не то что прагматичнее, скорее, более ответственны. Если уж несешь бремя, надо бы подготовиться. Башмаки надеть, к примеру…

Ты не вспоминал про Лешу. Вообще забыл, что существовал такой одноклассник, не думал о нем, а просто шел в сетевой магазин, в «Пятерочку», неся в одном кармане пластиковый пакет, чтобы не покупать такой же в магазине, не тратить пять рублей, а в другом – условно одноразовую маску. Пандемия коронавируса только-только начиналась, и с масками у нас в семье было еще невнятно определено: носить ли их, как предписывалось, не больше четырех часов, или пока не порвется резинка, соединяющая маску с ушами.

Шел в «Пятерочку» своей волей – не я послала, я на даче сидела, с нашими собаками-кошками, мирно выгуливала их вдоль шоссе, сыпала в миски сухой корм, когда мяса было не укупить: локальные домашние проблемы, а не вселенский ужас.

Шел в «Пятерочку», сильно подозреваю, не только за крупой и макаронами. Потому что я позвонила:

– Милый, не надо (эти слова я прописными буквами выговариваю) собаке покупать пропаренный рис! Не потому что дорого. Она не любит! А печенку можно только раз в неделю, про курицу сам должен помнить. Сердце лучше говяжье… – Пип-пип – связь прерывается, можно понять, а кто бы выдержал, когда в четвертый раз напоминают…

Ну и да, пошел ты, и я – пошла, вдоль другого шоссе за двадцать километров от тебя. В начале этой засады, этой проклятой пандемии еще были оправдания: поругались из-за того, что на работу не ходим, слишком часто вместе. Ты в городе, мы со зверями на даче – слишком часто, да.

Отвлеклась. А ты все идешь в «Пятерочку», в карманах маска с пакетом шуршат. Останавливаешься, чуть не доходя, ищешь по карманам, определяешь, из какого вынуть защиту, расправить, натянуть резиночки на уши, чтобы маска голубой стороной наружу. Или белой? Запомнить невозможно, надо на других посмотреть – как носит большинство. Большинство не носит. Ладно, внутри магазина можно будет разобраться. Наверное.

Рядом паркуется машина. Ты задумался, ушел в себя под маской, заметил не сразу. А тут – вот он, Леша, тот самый, о котором ты не вспоминал и вовсе забыл. Вот он, вылезает, то есть ты не заметил, как он вылез и уже подошел к тебе. И даже разговаривает, и вы уже поздоровались, удивились и выразили все, что положено. Все-все проделали, а ты еще не замечаешь, о своем думаешь…

Что я опять сожгла чайник, и на кухне пахнет гражданской войной. Что на даче холодно, и я закрываю вьюшку, а можно ведь угореть. Что звери шляются сами по себе, пока владелица полет грядки. И так далее в том же спектре хозяйственной расцветки.

А Леша выходит из хорошей, но давно немытой машины в довольно-таки заношенном свитере. Не просто заношенном, но прямо скажем, изодранном. Не просто со спущенными петлями, но с отчетливыми дырами – не на локтях, нет, почти по центру, на груди и боках. Может, так модно? И брюки у него тоже… Заслуженные несчастьями.

– Ты не смотри, это я так, по-походному, – говорит Леша, смущенно одергивая свитер. – Понимаешь, собака у меня…

Про собаку ты понимаешь хорошо, у самого собака, правда, не до дырок на свитере.

– Собака, да, – тоскливо повторяет Леша и косится на неухоженную машину.

Ты замечаешь на заднем сиденье здоровенную псину втрое крупнее нашей овчарки. А наша овчарка, как ни обещали нестандартную миниатюрность заводчики, доросла до сорока килограммов, ну, дело такое, своя ноша не тянет. Хотя с мясом для кормежки проблемы, да.

Лешина псина на заднем сиденье улыбается, пожимает плечами и демонстрирует желание познакомиться ближе.

– Понимаешь, выпускать-то ее… – продолжает Леша, но перебивает сам себя: – Да, конечно, можно и выпустить, отличная собака! Молосс! Черт, забыл, как порода называется. Зверь, а не собака! С женой Лилькой – ты ее помнишь, вот развелись, собака у меня осталась… Право, без собаки пропал бы. Но с одеждой да, есть проблемы, когти, то-се… А, пустяки! У тебя-то с женой как? На даче сидит? О! Отлично! Да, кстати о даче! Не нужна тебе собака? Лучше охранника не найдешь!

Ты вспоминаешь подходящий рассказ Чехова про дорогую собаку, но это не смягчит отказа. Леша садится в машину, не заходя в «Пятерочку», и уезжает обиженным.

Вы были друзьями с 4-го по 8-й класс. Это большой срок. И жену его ты хорошо знал. Тоже с 4-го по 8-й. Вредная была девчонка, всех дразнила, но больше Леше доставалось, они даже дрались, когда в 6-м классе учились. К 8-му классу сравнялись ростом, и драться стало неловко. Ты переехал, перешел в другую школу, связь прервалась.

Можно было бы взять собаку, большая собака, справная.

Но у тебя уже была своя, другая.

Ноябрь

Они поехали на дачу в начале ноября.

Тяжелый месяц ноябрь: зимой еще не пахнет, хотя заморозки, а больше дожди, погубили последние чахлые розы и вычернили сад. Темнеет рано, слякотно, зябко. Птицы улетели, те птицы, что хотели улететь и знали куда. По садам бродили неприкаянные полосатые коты, искали мышей-полевок. Мышей было больше, чем котов, потому охота